|
Чувствуя приближающуюся смертельную угрозу, Тухачевский все же не соглашался с близкими ему военачальниками, предлагавшими устроить военный путч. Он не то что не был согласен с этой заманчивой идеей, но не видел предлога его устроить: не обвинять же генсека в массовых убийствах, которые не так давно совершали как сам заместитель наркома, так и его коллеги. В частности, Якир отдал во время гражданской войны директиву о “процентном уничтожении мужского населения” среди казаков. После предъявления маршалу “папки Сталина” такой предлог появился. Он был предельно убедителен не только для широких народных масс, готовых с великим энтузиазмом проклинать и требовать казни обвиненных в предательстве дела коммунизма бывших кумиров, которых они до этого с таким же энтузиазмом восхваляли. За такой предлог ухватились бы и многие представители военных и партийных кругов. В рядах последних число людей, терзаемых самыми тревожными предчувствиями, постоянно увеличивалось, ибо после убийства 1 декабря 1934 г. первого секретаря Ленинградского обкома Сергея Кирова НКВД стал выискивать в массовых количествах организаторов этого преступления среди партийного аппарата. Тревога проникла и в ряды этого жуткого ведомства, наиболее проницательные сотрудники которого стали осознавать, что запущенный маховик репрессий начнет перемалывать и их самих. Особенно сильные опасения стал испытывать сам нарком внутренних дел Генрих Ягода – бывший фармацевт, променявший эту гуманную профессию на ремесло пыточника и палача. Испытываемый им страх смерти был настолько силен, что, как вспоминает писатель А.Фадеев, во время пьянки на даче с участием последнего, Ягода, перебрав горячительного, начал обзывать Сталина последними словами и выражал страстное желание “освободить многострадальный народ от тирана”. Ягода смекнул, что для спасения собственной жизни он должен ориентироваться на военных, заручившись их помощью. Он старался отводить реальные угрозы, несколько раз нависавшие над Тухачевским. В частности, на замнаркома и на некоторых его соратников поступил донос от агента НКВД Зайончковской, в котором она обвиняла их в измене. Однако этому доносу с ведома Ягоды не дал ход начальник Особого отдела этого ведомства Гай. Реальные надежды Ягоды и его приближенных на спасение появились, когда удалось раздобыть документы, обличающие Сталина в провокаторстве. О том, как это случилось, рассказал советский разведчик Александр Орлов спустя после своего бегства на Запад в американском журнале “Лайф”. Когда Орлов лежал в парижской клинике после автомобильной аварии в феврале 1937 г. (тогда он еще не стал беглецом), его навестил двоюродный брат и отвественный сотруд-ник НКВД Зиновий Кацнельсон, находившийся во Франции в командировке. Он просил Орлова позаботиться о дочери, если, как он сказал, ему придется погибнуть. Тот нисколько не удивился этой просьбе, зная о творившихся в советском союзе чудовищных репрессиях и охотно согласился. Удивление пришло к нему через несколько минут, когда Кацнельсон рассказал о заговоре военных против Сталина и об истории обнаружения обличающих последнего документов. Это произошло случайно. Документы отыскал летом 1936 г. сотрудник НКВД Штейн, которому было поручено найти в архивах какие-нибудь бумажки, на основании которых можно было бы, изрядно словчив, обвинить оппозиционеров, в частности Бухарина и Рыкова, в связях с царской охранкой. Ничего подобного отыскать ему не удалось. Но зато Штейн обнаружил более чем убедительные доказательства, что в этом ведомстве служил сам великий вождь. Штейн отправился к своему другу Балицкому – главе НКВД Украины, а тот, в свою очередь, сообщил обо всем Кацнельсону. Последний вместе с Балицким отправились к Якиру, к тому времени полностью созревшему для участия в любом заговоре, ибо речь шла о спасении его жизни после ареста Шмидта и других близких к нему военных. Якир попытался было вызволить своего приятеля, отправившись для этого в Москву, но безуспешно. Но еще больше его страх угодить под пулю лубянских палачей был обусловлен тем, что он имел неосторожность примыкать к троцкистской оппозиции. И поэтому, ознакомившись с содержимым предъявленной ему папки, Якир помчался к Тухачевскому, который после этого и приступил к организации заговора. Сделать это было крайне трудно, ибо исчезло прикрытие в лице Ягоды, ибо тот был арестован и заменен на посту наркома внутренних дел Николаем Ежовым, который был предан Сталину больше, чем дворовый пес своему хозяину. Этот крохотный человечек, почти карлик, имевший, как он писал в анкетах, “незаконченное низшее образование”, без малейших колебаний перестрелял бы половину населения страны, лишь бы заслужить одобрение деспота. Поэтому Тухачевский понимал, что ему следует проявлять особую осторожность. Не отличаясь особой храбростью, маршал подумывал об отказе от заговора, но страх оказался сильнее, тем более ,что аресты военных продолжались: в сентябре 1936 г. были схвачены комкор С.Туровский и комдив Ю.Саблин. Поэтому заместитель наркома стал устанавливать связи с теми военачальниками, которым он мог полностью доверять. Все они также были охвачены страхом и согласились свергнуть тирана. К ним относились командующий Белорусским военным округом Иероним Уборевич, начальник Политуправления армии Ян Гамарник, руководитель главного управления командного состава армии Борис Фельдман, начальник военной академии имени Фрунзе Август Корк, председатель Центрального совета ОСОАВИАХИМ”а Роберт Эйдеман. Ведомство с этим диким названием, которое расшифровывалось как Организация содействия армии, авиации и войскам химической защиты, имело то достоинство, что имело в своем распоряжении парашютные части. Все остальные участники заговора также имели под своим началом большие людские массы, которые можно было использовать для свержения сатрапа. Фельдман был в армии начальником отдела кадров и, следовательно, имел возможность вызывать к себе нужных командиров. То же самое мог делать Гамарник, привлекая к заговору верных ему политруков. А военная академия имени Фрунзе располагалась в Москве и ее слушателей в любое время можно было поднять по тревоге во всеоружии для того, чтобы, например, окружить здание НКВД на Лубянке и арестовать всех его сотрудников. К заговорщикам примкнули также и видные руководители партии – руководитель компартии Украины и член политбюро союзной партии Станислав Косиор, первый секретарь Азово-Черноморского края Борис Шеболдаев и нарком внешней торговли Александр Розенгольц. Над какой-нибудь политической программой заговорщики не задумывались: их объединяла только идея свержения тирана и его подельников. Между ними возникло единственное разногласие : что делать со Сталиным после ареста. -Нужно отдать деспота на суд пленума ЦК и предложить его участникам расстрелять мерзавца.- предложил Косиор, почему-то не потерявший веру во внутрипартийную демократию, хотя он сам отправлял тысячи людей на расстрел без всякого суда. – Как водится, объявим его агентом Англии или Германии, истребляющим по их указке партию и народ. -А согласятся ? – усомнился Тухачевский. -Еще как согласятся: часть готова залезть под кровать от страха, а остальные не посмеют возражать, – убеждал украинский партийный наместник. Однако после короткого спора эта идея не прошла. -Пока мы будем канителиться с пленумами и судами, найдется много таких, которые устроят контрпереворот, ибо они нас испугаются больше, чем Сталина,- выдвинул свои резоны заместитель наркома.- Пристрелим его через пять минут после ареста и точка. Этот довод выглядел убедительно и, немного поворчав, Косиор вместе с остальными согласился с Тухачевским. Если бы заговорщики знали, что угроза для них исходит не только из Кремля, но и из Берлина, то они не стали бы тратить время на споры и поспешили с выступлением. |
 |
|||||
|
|
|||||
| |||||
 |
|||||
